Я, вот, написал вчера про то, что не понимаю смысла исполнения «Песни о лесах» в концерте, который пройдет завтра в БЗК. Это ведь я не для того написал, чтобы пожаловаться, какой фигней мы страдаем. На самом деле, этот концерт, я уверен, пройдет на вполне приличном уровне, как и все, которые были до этого.
Кстати сказать, иногда инертность людского мышления удивляет: оркестр Большого театра давно уже играет значительно лучше, чем это было несколько лет назад, но репутация все еще сохраняется старая. Та, которая сложилась после 95-го года и сохранялась до, приблизительно, года 2003-го. На этом примере можно демонстрировать, насколько репутация в профессиональной среде легко теряется и насколько сложно приобретается.
Так вот, о музыке Шостаковича.
Сегодня я снова сидел и всю дорогу думал — почему мы это играем? Понятно, что программу выбирает Ведерников. Соображения относительно госзаказа и все подобное мы, конечно, сразу отметаем, ибо бред. Ну, а что тогда? Что он в этом видит такого, чего я не вижу? Зачем ему это?
Думал-думал, короче говоря, и в итоге в антракте репетиции подошел к нему и спросил напрямую. Ну, не могу — любопытство пересилило. Разговор состоялся приблизительно следующего содержания. Прямым цитированием это не является, потому что диктофон я, конечно, не включал. Зато сразу после окончания беседы тщательно записал все тезисы Александра Александровича. Разрешение на цитирование тоже получил. Учитывая то, что манеру разговора главного дирижера Большого театра я знаю достаточно хорошо, я постарался дать текст именно в этой его манере. Выглядело все это примерно так:
Я: Александр Александрович, извините, но зачем вам «Песнь о лесах»? Это ведь явно не самое сильное и не самое вдохновенное его произведение? Или вы думаете иначе?
Александр Ведерников:
Нет, ну, конечно, не самое сильное… Но, понимаете, тут есть несколько моментов. Прежде всего, конечно, это сделано с большим мастерством — смотришь в партитуру и понимаешь, что это мастер делал. Потом, это еще и такой, своего рода, памятник стиля — приблизительно, как высотные башни в Москве.
И потом, конечно, очень интересно понимать, что это все издевка, на самом деле. А ведь многие люди это принимали за чистую монету. И вы увидите, как мы выйдем с этим в Большой зал — и сегодня тоже многие решат, что это все очень серьезно…
Я: Мне, честно говоря, тоже кажется, что это серьезно. А вы не могли бы уточнить, в чем заключается эта издевка, на ваш взгляд? Есть, скажем, кантата Прокофьева «К 20-летию Октбяря», но это…
А. В.:
Это совсем другое…
Я: Конечно. Ну, а здесь-то где же ее искать, эту издевку?
А. В.:
Ну, так конкретно я вам сказать не могу. Я думаю, что прежде всего это можно понять, воспринимая «Песнь о лесах» в контексте других его произведений. Мы ведь все знаем, что за музыку Шостакович писал — и среди всего этого появляется вот такое. Это тоже такой момент…
Потом — чтобы лучше это понять, желательно изучить хотя бы некоторые документы того времени — касающиеся культуры, и музыки, в частности. Ведь они же очень много там всего написали, объясняя, что хорошо, а что плохо.
Вот, скажем, Мусоргский — это хорошо! Но не все!!! Чайковский — тоже что-то хорошее есть, вот то-то, то-то и то-то. Ну, и так далее. И Шостакович в этом произведении целый ряд подобных директив претворил в жизнь. Не в прямом смысле, конечно — но здесь очень много такого материала, написанного «как надо».
Хотя, конечно, нельзя забывать и о том, что он был поставлен в такие условия, когда не написать он просто не мог…
Я: Еще бы! Я б на его месте тоже написал бы, наверное…
А. В.:
Ну, конечно. Это все не так просто. Между прочим, еще один такой штрих к психологическому портрету…
Я читал, что Рихтер, например, говорил о том, что Прокофьев всю свою музыку писал искренне, даже политически ангажированные произведения — и это-де являлось признаком беспринципности. Хотя, конечно, у Прокофьева там все искренне — но очень резко написано. А Шостакович писал абсолютно серьезно, но, вроде как, «без души» — и Рихтер считал это более достойным.
Вот так мы и поговорили. Еще раз напоминаю, что это не прямые цитаты, а реконструкция слов Александра Ведерникова по памяти, сделанная сразу после нашего разговора в перерыве репетиции, пока я курил.
Не знаю, насколько мне удалось передать настроение речи, но должен сказать, что меня слова Ведерникова убедили.
Не могу сказать, что изменил собственную точку зрения — мне до сих пор кажется, что, если б я был дирижером и составлял программу, я бы это произведение в нее не включил. Или, разве что, как пример «отрицания»: дабы проиллюстрировать то, до чего гениально талантливого человека можно довести. Так что в этом смысле я остался, скорее, на своей позиции. Но именно как точка зрения — лично меня это убеждает. Во всяком случае, я хотя бы приблизительно стал понимать ход мысли.
Надеюсь, теперь — не я один.
Фотка отличная)))) прям, парадный портрет в интерьере. А лицо какое одухотворенное — не иначе о чем-то возвышенном Сан Саныч мыслит)))) а "Песню" эту, со всеми пояснениями и объяснениями, мне почему-то все равно слушать не захотелось:(((((
Ну, конечно! На самом деле, кроме шуток, я уже давно думал о том, когда он себе новые фотки сделает — мне всегда казалось, что то, что используется на афишах, к его текущему статусу не подходит. 😉
Что касается "Песни"- ну, понятно. Разве что для общего образования… Но я бы, наверное, тоже не пошел..
Борь, а мне вот нравится эта музыка. Ну меньше, чем большинство симфоний — это понятно. Но всё равно, очень нравится! 🙂