Пиковая дама

Балет «Пиковая дама»

Только что закончился прогон балета «Пиковая дама». Для начала, конечно, следует заметить, что в пять (или сколько там?) пультов первых, три с половиной пульта альтов, три пульта виолончелей и два с половиной пульта контрабасов 6-я симфония Чайковского звучит довольно убого — и ничего тут не сделаешь. Только людей добавить, разве что, но взять их неоткуда.

А вообще, искалеченная 6-я Чайковского, конечно — это беда. В свое время Андрей Уваров мне сказал так:

«Я очень хорошо понимаю музыкантов, которые пребывают в шоке, когда слышат то, что иногда делают. Но должен существовать — и он на самом деле существует — некий компромисс между музыкой и хореографией.

Наверное, не нужно брать те произведения, которые являются самыми высокими образцами творчества композиторов. В таких случаях, для того, чтобы люди пришли и получили удовольствие, достаточно одной музыки. И синтез такой музыке синтез сделать достаточно сложно, потому что синтез все-таки предполагает какое-то равнозначное сосуществование хореографии и музыки. Если музыка будет доминировать над хореографией в спектакле, я не думаю, что это пойдет спектаклю на пользу. Хотя в случае с «Пиковой дамой», я считаю, музыка хореографию как раз вытягивает.

Сравнительно вольное обращение с музыкальными произведениями, безусловно, неприемлемо с точки зрения музыкантов, но приемлемо с точки зрения балета. Например, один мой знакомый, режиссер, говорил мне, что качество картины определяется не тем, сколько хороших эпизодов ты снял, а тем, сколько хороших эпизодов оказалось в корзине. Сравнение не совсем корректное, но, тем не менее: ради результата приходится чем-то жертвовать.

В музыке существует своя собственная логика развития, а в результате неаккуратного обращения эта логика часто нарушается. Но это делается из-за хореографии, в которой точно так же идет свое развитие, и там существуют точно такие же фразы. И на определенном этапе может получиться так, что хореографическая фраза уже сказана, а музыки осталось ещё много. В этом и проявляется синтез: приходится корректировать музыку таким образом, чтобы результат не оказался скучным в визуальном отношении. Ведь зритель все-таки пришел на балет!»

Доверяя мнению Андрея, слушать такого Чайковского я все-таки не мог, поэтому через некоторое время все-таки высказался по этому поводу. Здесь могу только процитировать собственное высказывание времен первого знакомства с этой «Пиковой дамой», потому что заново ничего говорить по этому поводу сейчас просто нет ни сил, ни, откровенно говоря, желания. В оригинале это был «Обертон» под названием «Дайте сказать».

Зайдя недавно на один из западных сайтов, посвященных академической музыке, обнаружил замечательный, на мой взгляд, баннер, рекламирующий музыкальный фестиваль в Линкольн-центре: «Celebrate Shostakovich with spectacular performances». Довольно трудно подобрать адекватный русский перевод для этой фразы, но по-русски это могло бы звучать как «Порадуемся Шостаковичу в захватывающих дух исполнениях». Это грубый перевод, но знающие английский не дадут соврать — он достаточно близок к оригиналу.

С другой стороны, на прошлой неделе в Большом театре два раз прошли вечера балетов на музыку П. И. Чайковского: в первом отделении давали «Предзнаменования» Мясина на музыку Пятой симфонии, а во втором — «Пиковую даму» Ролана Пети на музыку Шестой. Если некоторые купюры в пятой симфонии еще можно как-то оправдать — нуждами балета, разумеется, а не чаяниями музыкальной общественности — то масштабную переработку, которой подверглась Шестая симфония (в частности, скерцо, идущее прямо после финала), следует рассматривать либо как следствие крайнего душевного нездоровья ответственного за музыкальное оформление спектакля, либо как его же кромешную безграмотность и полную неспособность чувствовать суть музыки и ее смысл. Лично для меня это приблизительно то же самое, что попробовать переставить местами финал и скерцо Второго фортепианного трио Шостаковича.

Интересующиеся могут зайти в ближайший магазин компакт-дисков, приобрести там оба произведения, прослушать их оригинальные версии, после чего попробовать в домашних условиях воспроизвести оговоренные замены. Мгновенное осознание чудовищности подобных экспериментов я гарантирую.

В чем видится мне сходство между двумя этими фактами? С моей точки зрения, и в том, и в другом случае налицо тенденция, вследствие которой образованные люди (поскольку у меня нет причин подозревать ни сотрудников Линкольн-центра, ни служащих Большого театра в отсутствии образования и профессионализма), заранее зная о том, что их действия приводят к фальсификации, тем не менее, идут на это, и вводят зрителей и слушателей в заблуждение. Celebrate Shostakovich? Я далек от банального желания трактовать произведения Шостаковича, как протест против тоталитаризма, холокоста и так далее. Короче говоря, я против того, чтобы рассматривать его творчество в том ключе, в котором это так часто делается на Западе. И, тем не менее, бессмысленно пытаться понять его Второе трио или Восьмой квартет, совсем не принимая в расчет тех слов, которые предпосланы композитором, например, тому же Восьмому квартету: «Памяти жертв фашизма и войны».

Даже мы, живущие в сегодняшней России, не в состоянии понять, вернее, осознать, что значит засыпать каждый вечер в ожидании ареста. Для нас почти невозможно почувствовать, как отражается на самом человеке и его судьбе нахождение в немецко-фашистском концлагере с 1941 по 1945 год. А ведь именно это пережил, к примеру, великий русский дирижер Константин Арсеньевич Симеонов. Кстати, именно его трактовку «Катерины Измайловой» в Киевской опере сам Шостакович признавал лучшей из всех, слышанных им при жизни. Если мне, нам, моему поколению, понимание подобных вещей дается с трудом, то что говорить о гражданах Соединенных Штатов, на территории которых полномасштабные военные действия последний раз велись в районе восьмидесятых годов позапрошлого века? Но все же, как может такая музыка рождать такие эпитеты? Откуда? Spectacular? Каким цинизмом надо обладать или насколько нужно не чувствовать?

То же касается и Шестой симфонии Чайковского, финал которой не только не позволяет исполнять после него бисы, но и аплодировать сразу не дает? После которого любые аплодисменты кажутся искусственными, натянутыми, фальшивыми? Чайковский считал Шестую одним из главных своих сочинений. Он сам продирижировал ею в октябре 1893 и скончался буквально через несколько дней после этого. Современники не смогли по достоинству оценить эту музыку, а сегодня многие всемирно признанные дирижеры боятся дирижировать «Патетическую» симфонию Чайковского, потому что не чувствуют в себе сил исполнить ее по-настоящему.

Но при этом кто-то посчитал возможным переделать эту музыку ради хореографии Ролана Пети. Я искренне восхищаюсь этим балетмейстером, как искренне преклоняюсь перед искусством танцовщиков Илзе Лиепа и Николая Цискаридзе. Мне кажется, талант этих людей переживет их время, ими заслуженно будут гордиться и восхищаться будущие поколения. Что заставило их так отнестись к последней симфонии Чайковского? Я не знаю. Кто позволил пиарщикам Линкольн-центра нарисовать такой баннер? Не представляю себе.

Сегодня академическая (или классическая — как кому удобнее) музыка представляет собой некий штамп, в соответствии с которым одни делают ее поводом для бесконечного праздника, а другие — ставят на службу собственным творческим изысканиям. И то, и другое — закономерно.

Раз вы читаете эту колонку, значит, хотя бы изредка вы ходите в концертный зал или, по крайней мере, покупаете и слушаете компакт-диски. Мы привыкли больше доверять исполнителям, чем авторам. Но, когда вы купите очередной компакт-диск или придете на очередной концерт, слушая музыку, вспомните хоть раз, что ее кто-то написал. Подумайте, что заставило автора это сделать. Слушая Шопена и внимая рассказам о его «салонности», вспомните или прочтите его биографию. Слушая Чайковского, задумайтесь, как и почему он умер. Возможно, вы поймете тогда смысл практически одновременного рождения «Щелкунчика», «Пиковой дамы» и Шестой «Патетической» симфонии. Не следует считать академическую музыку «мертвой». Она жива. Она говорит с нами.

Дайте ей сказать.