Совершенно точно знаю, что нарочно не буду ничего говорить 9 мая. Хотя чем дольше я живу, тем чаще хочется высказаться на эту тему — и тем отчетливее понимаю, что именно в этот момент высказываться не надо. Поскольку высказывание потонет в общем гуле — а этого бы не хотелось.
Не потому что ценю свои слова (хотя и это — да), а потому что тема уж больно, как это ни парадоксально, личная для того, чтобы.
Некоторое время назад у меня была возможность периодически общаться с десятилетним человеком. От которого я узнавал различные новые для меня вещи: в частности, меня несколько огорошил тот факт, что нарождающееся поколение, возможно, не будет испытывать того пиетета перед словами «маршал Жуков», которое, как мне кажется, испытывают все, кто родился примерно в одно время со мной.
То есть многие, может быть, и не испытывают, или испытывают, но ограниченно, догадываясь о том, что железная рука Маршала Победы часто бывала, мягко говоря, слишком железной… (Кстати, беспощадная народная молва присвоила клыковскому памятнику Жукову на Манежной площади кличку «Нормалек» — именно за счет жеста рукой).
Некоторые, может быть, даже полностью отрицают вообще все — но это как с концертом Чайковского в исполнении Ойстраха: либо эталон, либо нет, но, в любом случае, — точка отсчета. И надо быть Третьяковым, чтобы создать принципиально новое прочтение. А Третьяковых у нас пока что тоже не много.
Так вот, я даже где-то рад, что у меня пока нет ребенка, которому надо будет рассказывать что-то про войну. Вот даже, смотрите, когда мы говорим про войну — мы же точно знаем, о чем речь. Мы имеем в виду именно эту, конкретную, Великую отечественную войну. Хотя с тех пор было уже много войн. Я, вот, в армии не служил, но знаком с людьми, которые… И которые даже…
Может быть, я не с теми знаком, но они никогда не говорят «Я воевал». Даже когда они говорят друг с другом, ограничиваются омонимами вроде «поучаствовал». «Воевал» — удел тех, кого уже почти нет и скоро совсем не останется. Хотя я, конечно, могу быть не прав — уже не говоря о том, что точно знаю: все солдаты одинаковые…
Снова получилось очень много слов. Лишних. Хотя на самом деле я просто хотел рассказать… Вернее, не рассказать даже, а обозначить как-то… Короче говоря, лично я очень много узнал о войне из песен Высоцкого. У меня, когда я был маленький, был магнитофон, на котором я, когда болел, слушал родительские кассеты. Не уверен, что все, что я там слушал, было политически легально — но родители были не против. В частности, именно тогда я очень много слушал Высоцкого. Блатные песни, кстати, тоже. И много песен — о войне. И так получилось, что, наряду с первой книжкой, которую я прочитал сам (до этого читать ненавидел), «Твои защитники», песни Высоцкого как-то мне дали понять, что там было такое…
Высоцкий родился так, что не мог принимать участия в той войне — и все же после концертов к нему подходили фронтовики, пытаясь выяснить, не воевал ли он в соседней с ними части. А сам Высоцкий очень трогательно относился к людям, старшим по возрасту.
Кстати, насчет стариков. Когда ты маленький, всегда ведь кажется, что все остальные люди намного старше тебя. И мне так казалось. Но у меня когда-то был сосед, Владимир Иванович. Он был танкист, воевал и, как сейчас помню, я держал в руках его медаль «За отвагу». Мне он тогда почему-то совсем не казался старым — хотя, по всему, должен был бы…
Ну, вот. А из всех песен Высоцкого о войне почему-то до сих пор сильнее всего в память врезалась «Песня о погибшем друге». Даже не знаю, почему. Вроде бы, она даже не самая сильная из его военных песен. Как он сам говорит
«песня о летчике… Вернее, о погибшем друге того человека, который поет эту песню… В спектакле «Звезды для лейтенанта».
Между прочим, уже много позже того, как я узнал эту песню (но раньше того, как появился интернет), я дал себе труд выяснить, что это был за летчик. Оказалось, песня поется от имени дважды Героя Советского союза Николая Скоморохова. О его погибшем друге — Николае Горбунове.
В воздушной битве над Кубанью участвовала, в том числе, известная немецкая воздушная дивизия «Удэт». Все летчики были кавалерами бриллиантовых крестов, лично награжденные Гитлером — реальные такие асы. (Так я написал сначала, но потом Андрей Ламтюгов в ЖЖ меня поправил — «за всю войну в люфтваффе крест с бриллиантами получили всего то ли 11, то ли 12 человек». Тем не менее, воевать «Удэт», судя по всему, умели.)
И, вот, двое этих орлов в одном из боев сбили друга Скороходова — Горбунова. Близкого друга. После этого Скороходов начал вылетать на индивидуальную охоту — он запомнил бортовые номера тех летчиков. В результате нашел и сбил обоих. В одном бою. А сам прошел всю войну, выжил, стал генерал-полковником.
Есть ряд мыслей, связанных с этой песней, которые возникли у меня еще тогда, когда я ее слушал впервые. Но осознал и понял я эти мысли много позже. И озвучивать их ни к чему. Тем не менее, несмотря на то, что, как мне кажется, Высоцкий не должен быть мне слишком близок — в его стихах (а я, кстати, уверен, что это именно стихи, а не «тексты») существует ряд настолько понятных мне формулировок, что даже удивительно. Понятных и в личном смысле, и в более общем.
В этой песне, например, есть строчка, применимая ко всей жизни в целом:
«Жжет нас память и мучает совесть, у кого… у кого она есть».
Особенно, если учитывать контекст.
Как-то лучше хотел про все это рассказать, но почему-то не получилось опять.
Владимир Высоцкий. «Песня о погибшем друге».
Зашла случайно, вдруг захотелось зайти 🙂 Хочу сказать об этом совпадении — у меня тоже именно эта песня Высоцкого — одна из самых близких, и тоже с подростковых лет запало… и до сих пор отзывается. Теми же словами. Вообще люблю Высоцкого, и особенно военные песни (еще из любимых «Мы вращаем землю») — но вот эта, «О погибшем друге», действительно особенная. И о войне, и о нас.
Я, наверное, рада, что мой сын (ему скоро 13) слушает не только Дворжака, но и Высоцкого 🙂 Преемственности поколений сейчас очень не хватает.
Раиса (та, которая работала в каталоге, и еще будет работать, наверное, с осени).
Борис, ссылка на песню битая, к сожалению…
Спасибо, что напомнили — поправил! ))